Когда в творческой среде и просто среди любителей эстрады заходит речь о Яне Райбурге, все в один голос говорят: «Это наш молдавский артист, это наш знаменитый исполнитель и создатель песен» - и все считают, что вы артист Молдовы, хотя столько лет не живете в нашей стране. Как вам удаётся быть так далеко и быть так близко к своим поклонникам в Молдове?- Есть такое выражение - "чем дальше, тем ближе". Выехав в 1991-ом году в США, я не оторвался от молдавских корней. Уехал я по обстоятельствам, по которым многие люди тогда сделали такой шаг. Потому что здесь в то время была полная неразбериха во всем, особенно - в музыке. Она была никому не нужна. Многие тогда говорили, что мне в такое время делать здесь нечего, мол, «у нас тут революция, а у тебя песни о любви, о какой-то там дружбе, о цветах..." Это были не только разговоры, мне просто негде было выступать. А песни – моя единственная профессия, как я думал тогда. И я решился, уехал, можно сказать, в никуда. Это «никуда» продолжалось довольно долго: около 2 лет я работал там в разных местах, весьма далеких от творчества, потом был небольшой бизнес. Сейчас я живу в Кишиневе, и получается, что у меня как бы два дома. Но по-настоящему, дом мой всё-таки здесь, а не там. В Молдове я родился, здесь появились на свет мои родители, бабушки с дедушками, даже точно не знаю, сколько поколений. Что касается Америки - это прекрасная страна, куда никто никого не звал, все сами туда приехали, но она постаралась дать людям возможность проявить себя. Я люблю Америку. Но, наверное, Бог так устроил, что по чувствам и эмоциям Родина у человека одна. - Вы и там пришли к творчеству?- Лет через восемь-девять после отъезда. Поначалу я вообще не занимался музыкой. У меня был бизнес, рестораны. Я пытался сделать из ресторана филармонию, приглашал туда многих музыкантов отсюда. Мне хотелось работать с людьми, которых я знал, которым близка наша музыка, искусство и той и нашей страны. Я больше занимался тем, что привозил в США артистов, нежели бизнесом. Причем это даже нельзя назвать продюссированием, я был чем-то вроде «Матери Терезы». Но однажды я проснулся и сказал себе: если Бог дал мне что-то, то я должен делать это и дальше. То есть – сочинять, творить. И с 2001 года по сегодняшний день я выпустил 9 компакт-дисков. Я написал много песен. Не 20 и не 50, а за 100, может быть ближе к 200. Но вы знаете, в Америке никому не нужна музыка отсюда. Европейская музыка там практически не востребована. Там есть музыка, которую поют только афроамериканцы - хип-хоп, рэп. И когда я вижу, что здесь у нас люди пытаются изобразить на другом языке нечто совершенно чуждое им, это вызывает недоумение. Зачем подражать?! Никакой афроамериканец не сыграет так, как молдаванин на скрипке или на аккордеоне. Это наша душа, ментальность, жизненный опыт, индивидуальность народа, наконец. И это, может быть, гораздо более ценно, нежели нынешняя эстрадная мода. Или, как сегодня говорят, - шоу-бизнес.- Или попса.- Попса - это даже не популярная музыка. Музыка, которая рассчитана на тинэйджеров, людей не старше 20 лет. Мое субъективное мнение, конечно, и я не навязываю никому свои представления и понимаю, что мои песни кому-то нравятся, а кому-то не нравятся... Но исполнители, которые поют эту попсу, в основной своей массе - не певцы, не певицы, это коллективы симпатичных девочек с длинными ногами, которые только открывают рот, потому что сегодня принято исполнять под фонограмму, и выдают очень часто песню не посредством чувств и голоса, а педалированием внешности.- Вроде тех манекенов, которых одевают, раскрашивают…- Бесспорно, бесспорно. Им приятно, что они в этой тусовке, больше ничего. Они, может, и зарабатывают-то почти ничего, но зато они на сцене. В этих тусовках они и находят себе какого-нибудь спонсора, за которого потом выходят замуж. Это стало стилем жизни многих представителей «попсы» на постсоветском пространстве, да часто и в Восточной Европе. А что касается заграницы, то наша музыка там – разве что для эмигрантов. Но сколько там таких людей? Не миллионы же. Раньше считали, что эмигранты - это «предатели Родины». Один из таких «предателей» сидит перед вами. «Предатель», который неделю назад был в Италии и давал благотворительный концерт для соотечественников. В это сейчас людям сложно верится. Такую дорогу проделать - 2000 километров на машине, на маршрутке для того, чтобы дать концерт людям, уехавшим на заработки. А их там – десятки тысяч. Я увидел это своими глазами. В Италии мы за один месяц побывали дважды. И оба раза проекты были некоммерческими. Я ничего на этом не заработал. Я взял с собой 50 дисков своих песен, которые люди хотели покупать. Я продавал свои диски, и это был мой единственный заработок. Там, в Италии, открылась молдавская церковь. Батюшка тамошний тоже отсюда. Очень толковый, умный, интересный человек. И вот как раз церковь и пригласила нас туда. Кроме меня была Ольга Чолаку и Георге Урски. Хорошо, что он был, потому что поездка оказалась тяжелой, а Урски очень остроумный человек, и мы смеялись его шуткам, и это помогало.- А вы знаете молдавский язык?- Конечно, на все сто процентов знаю. И пою на молдавском. У меня сейчас выходят диски, где я выступаю не только как автор, но и как исполнитель. Предпочитаю петь сам, потому что у меня уже есть горький опыт сотрудничества с исполнителями... - Вы даете свои концерты?- Ну, у меня, как таковых, своих концертов не так много... В 2002 году здесь, в Кишиневе, был творческий вечер. Первый в моей жизни. - И именно там было объявлено о присвоении вам звания?- Я не народный артист. Я, наверное, народный артист для людей, которые меня знают и любят мое творчество, а звание... У меня есть звание заслуженногоартиста, и спасибо. У меня нет медалей и орденов, и я к ним никогда не стремился, но есть психологический фактор – осознание того, что ты признан людьми. Это было ведь и раньше - человек получал какой-то диплом или грамоту, и ему было приятно. И не в деньгах дело, это не всегда важно. Или на заводе была Доска почета. Человек, идя на смену, мельком смотрел на свою фотографию – вот он я, передовик производства! Да, материальная сторона присутствует всегда, но есть и эмоциональная жизнь у человека: ты видишь плоды своего труда, и знаешь, что они оценены не только тобой. Я на протяжении 25 лет пишу музыку, и если б я знал, что так у меня повернется в жизни, то, наверное, сделал бы все по-другому. Думаю, что при всех сложностях и нюансах, - скорее всего, я бы все равно начал петь сам. Не претендуя на исполнителя с оперным голосом. Это мои песни, и я сам вправе их исполнить. И я не одинок в своем решении. Есть целая категория людей, известных сегодня в России. Таких, как Юрий Антонов, Вячеслав Добрынин. Они написали очень много песен в своё время, но никто их не знал, пока они не запелисами. И 80-е годы - это была эпоха Антонова, конец 80-х годов и начало 90-х - эпоха Вячеслава Добрынина с его песнями "Казино", "Не сыпь мне соль на рану", которые он сам исполнял. И уже никто не спрашивал - "чья это песня?". Возможно, я должен был сделать то же самое гораздо раньше, потому что до сегодняшнего момента есть много авторов, пишущих или писавших для исполнителей, ставших популярными именно благодаря песням, написанным им другими авторами. И только когда сами композиторы начали петь, то стали в сознании публики востребованными исполнителями, авторами своей музыки, а иногда и текста к песням. К тому же мы ведь сегодня живем не за счет государства, а за счет своей работы. И деньги, которые я получаю, я зарабатываю своим трудом. В каждой стране есть агентство по охране авторских прав. И мне, с одной стороны, стыдно, с другой, - смешно, когда я вижу, что получаю. Мои песни звучат сегодня в Молдове в каждом ресторане, на каждой вечеринке, на свадьбах, крестинах, праздниках. Нет такого места, где не звучат мои песни. Их поют музыканты из ресторана, поют эстрадные певцы, которые выступают на известных везде сценах, но за все это мой гонорар мизерный. Это оценка моего труда? Не знаю почему это так. То ли на радио, где они крутятся, не дают верных сведений, то ли в охране авторских прав существуют другие какие-то рычаги. Когда-то, в советское время, я был руководителем ресторанного ансамбля, и каждый месяц сдавал в управление культуры так называемую рапортичку, в которой указывались песни, которые мы исполняли в течение месяца.- Какая у вас была группа? Помните, как очень модными были ВИА?- ВИА - это было давно, во времена ансамбля «Норок», все ещё только начинали. А я работал в «Букурии», в большой «Букурии», ещё при Шико Аранове. Я был тогда ещё молодым таким, зеленым. И нас, молодую поросль, взяли в ансамбль.А до этого мы просто работали в ресторане «Кишинэу» и, что интересно, зарабатывали хорошие деньги. А эти рапортички мы писали для того, чтобы авторы получали какой-то гонорар за исполнение их песен. Сегодня каждый ресторан платит агентству. Но платят не за то, сколько раз завечер звучит та или иная песня, а за квадратные метры. Такого я не слышал никогда в жизни! Как можно мерить талант людей или песни на квадратные метры? - Ощущаете ли вы, насколько популярны?- Представьте себе, что люди, которые меня знают много лет, до сих пор спрашивают, когда звучит какая-то песня - "Это что, тоже твое?" У меня есть огромное количество песен, которые живут не один год. Это не песни-однодневки. Песни, которые поют более 20 лет, - это уже эстрадная классика. И при этом 95 процентов слушателей не знают, кто их автор. Поэтому я теперь беру на себя ответственность за то, что сделал. И если понадобится, придется просто запретить исполнение моих песен тем, кто переходит границы человеческой и творческой этики.- У вашего творчества нет определённого возрастного контингента. Может быть, все дело в том, что эти песни о тех чувствах, которые испытывает любой человек – любовь, горе, грусть, ревность – это эмоции и молодых, и людей серьезного возраста. И потому, наверное, ваше искусство оказалось вне времени и пространства. В том смысле, что оно сегодня - более востребовано, завтра -может быть менее, в зависимости от интересов и судеб общества, но оно не умирает.- Я вам расскажу, что со мной происходит. Мой нынешний возраст дает мне право писать о жизни. А песня – это всегда отражение жизненного опыта и автора и исполнителя. Когда пишет 20-летний человек, что он может знать о жизни? Что он успел увидеть, перестрадать? Он видел какой-то свой подростковый период, детский сад. Я уже видел в этой жизни всё. И мое преимущество в том, что я пишу своё. Я ни у кого ничего не заимствую, все, что я делаю, - это я и моя судьба, но спроецированная на суть жизни людей, с которыми мне пришлось встретиться. Это обобщение пережитого моим поколением, но… сделанное человеком, пропустившим события, чувства и сюжеты жизни через творческое «Я». Я, сколько мне отпущено, буду идти по этой жизни и буду писать. Я горжусь тем, что мне подражают. Я, опять подчеркну, счастлив, что мои песни пелись и поются по сегодняшний день. Вот сегодняшнее поколение, оно родилось после того, как я написал свои шлягеры, но молодежь их слушает с довольствием, они делятся со мной тем, что близко и понятно им. Говорят об этом своим языком, лексикой молодого поколения, но чувствуют они как преемники идей нашей, незнакомой им уже эпохи.Хотя петь для 20-летних людей очень сложно, потому что большинство моих песен - они не для ног, а молодые еще хотят и выпустить свою неуемную энергию. Но они дышат теплом, они романтичны. - Но дело еще и в том, что в ту эпоху, в Советском Союзе, между 20-летним и 45-летним человеком водораздел был не так велик, потому что они жили одной жизнью. Просто одни прошли этот путь раньше, а другие – позже. А те, кому сейчас по 27, сразу попали в другую эпоху. И разница между нами - это не другие возрастные группы, а, может быть, и разные цивилизации. И когда они одинаково с нами на песни реагируют, то это удивительно и очень здорово. Значит, эти чувства вечны - страсть, верность, желание быть счастливым...- Но, помня хорошо прошлое, я радуюсь и настоящему, и, уверен, интересному будущему. Изменилась Молдова. И это к лучшему. Она стала ближе к тем ценностям, которые делают и жизнь, и человека раскрепощенным, свободным, уверенным в себе. Хотелось бы многое еще, чтобы пришло в нашу жизнь с Запада. А так и будет, но… совсем немало того, чему должны поучиться у Молдовы они, законодатели демократии. Наши люди сердечнее, теплее, эмоциональнее соседей, и я с гордостью везде говорю – Молдова моя страна.