"Я становилась все толще и толще, все печальнее и печальнее" - это слова из прощального письма девочки, покончившей с собой, опубликованное в пятницу на страницах британской газеты The Times. Она описала страх, который волной поднимался в ней каждый день, мучения, которые она испытывала, отправляясь в школу Cefn Saeson в южном Уэльсе и зная, что ее будут унижать и бить. Мальчики ставили ей подножки, девочки били и изводили насмешками, называя лесбиянкой. Школьные задиры, написала она, заставляли ее чувствовать себя "безобразной и никому не нужной", она была так одинока, что добивалась дружбы одной из своих мучительниц. Дневник нашли ее родители, Майкл и Ивонна, убираясь в комнате дочери после ее смерти 4 сентября. Родители нашли Лору дома в бессознательном состоянии после того, как ее подруга Ребекка Линг подняла тревогу - по-видимому, передумав кончать с собой, как они договорились. 14-летнюю Ребекку спасли в реанимации, и сейчас она выздоравливает в больнице в Бирмингеме, а Лора умерла. После ее похорон, которые прошли вчера, ее родители предали слова Лоры гласности в надежде, что это спасет других детей, оказавшихся в схожей ситуации. В дневнике, выдержки из которого публикуются ниже, Лора признавалась, что не надеется найти выход. "Я становилась все толще и толще, все печальнее и печальнее. Ко мне относились все хуже и хуже". Она чувствовала себя такой несчастной, что ей даже доставила удовольствие физическая боль, которую она испытала, когда резала себе запястья ножницами, придя домой из школы. "Я знала, что делаю". Она добавила: "Может быть, это покажет им, что они делали. Я провела лезвиями по рукам несколько раз, потом еще несколько раз, посильнее. Мне было хорошо. Больно, но я нажимала все сильнее". После похорон мистер и миссис Роудз сказали: "Мы хотим, чтобы люди поняли, насколько деморализованными, униженными и беспомощными чувствуют себя дети, которых обижают. По этой причине мы обнародуем слова Лоры". Последним желанием, которое высказала Лора в своих письмах, было то, чтобы на ее похоронах звучала песня "Рубиновый вторник" (Ruby Tuesday) в исполнении американской певицы Мелани. Эту просьбу выполнили. На похоронах пели еще две ее любимые песни "Сломанное утро" (Morning has Broken) и "Все светло и прекрасно" (All Things Bright and Beautiful). 14-летняя Ребекка чувствовала себя плохо и не была на похоронах, но на них пришли 150 человек, многие из них - ученики ее школы. Преподобный Гари Грин сказал о Лоре: "Она была доброй и заботливой девочкой, считавшей себя неудачницей. Она была отзывчивой, обладала сдержанным чувством юмора". Письмо ЛорыБыло восемь утра, мой будильник прозвенел полчаса назад. Я ждала, когда мама поднимется по лестнице и придет. Я повернулась на другой бок и надеялась, что больше никогда не проснусь. Я каждый день подвозила одну девочку в школу, хотя она и била меня, неважно, зато не так одиноко. Я ждала, когда придет мама. "Лора, мне надоело бегать вверх-вниз по лестнице, вставай". Я посмотрю на нее, скажу: "Мне плохо". - "Что опять не так?"- "Живот болит и тошнит"- "Пора вставать". Я встала, подошла к двери, взяла школьную форму. У меня был чудовищный размер, 24-й, а я все ела и ела, мне было уже все равно. Я втиснулась в форму и спустилась вниз. Положила школьный завтрак в коробку и почувствовала, что сердце у меня забилось чаще, внутри была боль, но нет, этот день не был особенным, так было каждый день. Я смотрела на секундную стрелку часов, ненавидя каждое мгновение, села в машину. "Доброе утро, Мэри". "Здрасть". Это все, что мы произнесли по дороге, но она была со мной, иначе я бы не вылезла из машины. Это продолжалось несколько недель, я была толстой, безобразной, никому не нужной. Понедельник, бр-р-р. Понедельник: домоводство (неплохо), математика (надеюсь, я не опоздаю), английский (могло быть и хуже). Ну вот, мы у школы, люди смотрят, как эта туша выбирается из машины. Это я. "Пока, папа, до вечера". Я не хотела вылезать из машины, мне хотелось умереть. Я подошла к двери, прошла по коридору, у лестницы стояли мальчишки, они хотели поставить мне подножку, как мило. Мне удалось пройти, не превратившись в посмешище. Я чувствовала, как трясется мой жир, когда я входила в зал. Как я его ненавидела! Я привыкла мысленно разговаривать сама с собой, это единственное, что давало мне возможность жить. Вот Лея. "А, правда, что ты лесбиянка?" Я не знала, что ответить, я ничего не сказала и ушла. Почему они это делали? Почему со мной? Потому что я толстая. Это длится уже полгода, каждый день одно и то же. Я видела, как мальчишки смеются над тем, что я толстая и, может быть, "лесбиянка". Мне хотелось плакать, но нельзя, я плакала в пятницу, нельзя. Наконец-то! Идет миссис Стивенс. "Доброе утро, хорошо провели выходные?" Мне хотелось сказать: "Да, прекрасно, я все время проплакала, а вы?" Но всем все равно, тогда какой смысл? Да, я говорила родителям, они решили, что я просто не люблю ходить в школу, вы слышали что-нибудь подобное? Ха-ха-ха. Отлично, начнем с того, что никто мне не верит, а я-то надеялась, что они скажут, что им надоело, когда я становилась все толще и толще, все печальнее и печальнее. Все относились ко мне хуже и хуже. Так, математика, я шла мимо людей, стараясь не обращать внимания на обидные слова. "О боже, посмотрите на ее габариты!". "Да уж. А еще я знаю, что она лесбиянка". "Надо же". Я слышала это каждое утро, каждую перемену, каждый день после уроков, к этому привыкаешь. Я села за парту, достала учебники, все смотрели на меня, я чувствовала себя ничтожеством. "Что ж, продолжим". Ее голос ускользал от моего внимания, меня не интересовали цифры, грамматика, сколько в тебе капель кислоты, меня волновала только эта щемящая боль. Я достала учебник, работала, думала одновременно о работе и о своей тетушке Розмари, очень хорошей. Ей только что сказали, что у нее рак легких, по сравнению с этим мои обиды ничто, но они были, были. Секунды казались веками, многие ждали перемену, а я их ненавидела. "Хорошо, если вы закончили, до следующего урока". Мне повезло, я закончила. Английский, на другом конце школы, я побежала по лестнице, стараясь не упасть, не обращая внимания на то, что говорили. Ну вот. "Пустой урок, все в зал". Отлично, 50 минут издевательств, какой сюрприз. Я села и стала рисовать цветы, некрасивые, мертвые цветы, никому не нужные, дерьмо, которое выбрасывают, именно такой я себя и чувствую. Перемена, зал заполняется людьми. Бегают, толкаются. "С дороги, толстуха!" Я подвинулась, мне хотелось закрыть глаза, чтобы все это исчезло. Слава богу, осталось десять минут, не думаю, что выдержу долго, нужна новая болезнь, живот болел на прошлой неделе, надо было придумать что-то новое. Они мне все равно не верили, не верили, что меня обижают, не верили, что я больна. Ха-ха-ха. Я стояла, вцепившись в сумку, как будто выпустить ее из рук означало потерять гордость, потерять все, что у меня осталось. Я не была слишком гордой, чтобы попросить о помощи, я просила, но они не обратили внимания. Третий урок, домоводство: кулинария, фруктовый салат. Я бежала вверх по лестнице, на этот раз мне кричали: "Гребаная жирдяйка!" - не так уж плохо, вошла в класс, она сказала нам, что делать, накинулась на меня за то, что принесла персик. Я сказала: "Это все, что нашлось у нас дома". Прошел еще один урок. Наконец-то! Домой. Я бежала по дороге, сдерживая слезы. "Как дела в школе?" - "Отлично". Какой смысл говорить что-то другое? Они не слушали. "Я в ванную". Я не пошла в ванную, я пошла в чулан, взяла ножницы, я знала, что делаю, может быть, это покажет им, что они делают. Я провела лезвиями по запястьям несколько раз, потом еще несколько раз, посильнее. Мне было хорошо. Больно, но я нажимала все сильнее, появилась рана, глубокая красная рана, что мне делать? (Перевод статьи публикует сайт Inopressa.ru)