А ты — совок?
СОВОК истор., вульг., унич. — советский человек; человек с советским мировоззрением, советской идеологией, советскими привычками.
«Викисловарь»
Я выписал из «Викисловаря» одно из значений слова «совок», т. к. в этом значении особенно часто приходится это слово встречать и именно это значение вызывает у меня больше всего вопросов.
Есть такое мнение, которое отчасти разделяю и я, что именно «совковость» является основным качеством, стоящим на пути прогресса бывших советских граждан, где бы они в данный момент ни жили. Между тем ни в «Википедии», ни в каком другом источнике информации, насколько мне известно, не формулируется, что же это за такие «советские привычки» и элементы «советского мировоззрения», которые характеризуют человека, заслуживающего уничижительную кличку «совок»?
Находим ли мы эти качества не только в других, но и в себе?
И уверены ли мы, что все качества, которые мы склонны приписывать «совку», действительно зародились в СССР, а не имеют досоветское, российское происхождение?
На все эти вопросы я уверенно ответить не могу. Поэтому и решил поделиться своими поверхностными мыслями по этому поводу, чтобы узнать также и мнение членов сообщества «Сноб».
Несколько лет назад я снимал фильм в Москве. В самом начале съемок я обратил внимание на то, что некоторые из самых опытных членов съемочной группы, сталкиваясь с проблемой, вместо того чтобы в срочном порядке решать эту проблему, начинают страстно выяснять, кто виноват в том, что эта проблема возникла. Я заменил этих работников на молодых людей, выросших в эмиграции, куда они попали маленькими детьми, а затем вернувшихся в Россию. И больше никто не искал на съемочной площадке виноватых. Возникающие проблемы решали дружно все вместе.
Этот эпизод заставил меня задуматься о себе. Как часто, встречаясь в жизни с проблемой, я начинаю искать виноватого: воспитавших меня родителей и учителей, начальство, инвесторов, родственников, друзей, американские порядки? Вспоминаю, как в советское время было широко принято валить все свои неудачи на советскую власть. Но могу ли я сказать с уверенностью, что русские интеллигенты до революции не винили во всех своих несчастьях царскую власть?
Во время перестройки, после 17 лет жизни в эмиграции, я впервые посетил Москву. В полете пропал мой чемодан. В тот день я был единственным пассажиром, с которым случилось это несчастье. Меня препроводили в бюро пропавших вещей. Там под начальством молодой женщины работала целая бригада не обращавших на меня никакого внимания людей. Начальница велела мне сидеть и ждать. Когда я прождал почти целый час, мое терпение лопнуло, и я опять обратился к ней с вопросом.
— Вы что, не видите? — привычно ответила мне молодая женщина — Вас много, а я одна!
Забыв про свою весьма неприятную ситуацию, я расхохотался. Этой фразы я не слышал 17 лет!
Женщина не могла понять, что я нашел в ее словах смешного. Ее сознание не регистрировало тот факт, что работников бюро было много, а я был один.
После долгого перелета и приключений в аэропорту я наконец очутился в гостинице «Россия». Приближался вечер. Мне очень хотелось немедленно увидеть, как изменилась Москва, но идти далеко не позволяла усталость. Я решил взглянуть на то, как выглядит ГУМ — до него было всего несколько шагов. ГУМ потрясал воображение. Ничего общего со скудным советским прошлым. В дорогих магазинах богатые люди покупали по фантастическим ценам плоды творчества итальянских и французских дизайнеров.
Затем, подчинившись зову естества, я спустился в подвал и нашел мужской туалет. И тут о себе напомнило прошлое. Запах в туалете был такой, что находиться там было почти невозможно. Почти все двери в кабинки были сломаны. Посреди туалета стояла старушка в грязном синем халате и озлобленным подозрительным взглядом следила за каждым моим движением. Я попытался спрятаться от этого взгляда, закрыв за собой сломанную дверь кабинки. Старушка закричала на меня свирепым хриплым голосом:
— Вот приходят тут, закрывают за собой двери, чтобы тайком гадить на пол. Все двери переломали! Открой дверь немедленно, а то милицию позову!
Я как ошпаренный выскочил из туалета и бросился к тому выходу из ГУМа, который был рядом с гостиницей «Россия». Понятно было, что туалетом воспользоваться мне удастся только там. У двери стоял милиционер. Пропустив наружу идущую впереди меня даму, он закрыл дверь перед моим носом.
— В чем дело? — спросил я.
— Восемь часов, — ответил милиционер.
— Но ведь магазин закрывается в девять!
— Магазин в девять, а эта дверь в восемь. Можете пользоваться дверьми в другом конце ГУМа.
— Но ведь это длина всей Красной площади! А потом надо будет идти обратно!
Мой неожиданный протест удивил милиционера.
— Я же вам сказал. Эта дверь закрывается в восемь. Такой порядок.
Стоявшие за моей спиной здоровые мужики, одетые в итальянские дорогие костюмы, развернулись и послушно потопали в другой конец ГУМа. Поняв, что выбора у меня нет, я последовал за ними.
Я был потрясен. Почему эти люди, даже разбогатев и напялив на себя европейские тряпки, остались рабами? Почему они соглашаются испражняться при открытых дверях под зорким наблюдением старушек и безропотно, как бараны, позволяют милиционерам гонять себя из конца в конец магазина?
Я вспомнил случай, произошедший со мной в Израиле. В те времена в стране был только один выходной — суббота. В этот день многие жители Иерусалима ездили купаться на Мертвое море. Однажды наш путь к морю перекрыли танки. Где-то рядом на этой дороге произошел большой террористический акт, и военные в целях безопасности закрыли дорогу. Перед танками скопились десятки, затем сотни автомобилей. Никто не хотел разворачиваться и возвращаться домой. Израильтяне не могли себе представить, что армия может нарушить их планы на выходной. Это было в эпоху до мобильных телефонов, мы находились на дороге посреди пустыни и связаться с руководством армии, чтобы изменить ситуацию, было нелегко. К тому же высшее армейское начальство пришлось разыскивать в выходной. Так что на войну с армией ушло около двух часов. Никто из направлявшихся к морю не повернул домой. Через два часа танки ушли, а колонна легковых автомобилей двинулась в направлении пляжа.
Теперь приведу пример, на первый — подчеркну, только на первый — взгляд свидетельствующий о прямо противоположном.
Мы ехали в автомобиле из Нью-Йорка на кинофестиваль в Монреаль. Мы — это четыре члена съемочной группы «Жидкого неба» российского происхождения — благовоспитанные кинематографисты с высшим образованием, и одна коренная американка, звезда нашей картины Энн Карлайл. Энн — англосаксонка. И ее отец, и ее мать ведут свою родословную от первых поселенцев, приплывших в Америку из Англии на корабле «Мэйфлауэр». Но в момент, когда происходят описываемые мной события, Энн — одна из ведущих фигур нью-йоркского движения панков. Половина ее волос выкрашена в зеленый цвет, другая половина — в красный. Она являет собой живой символ антисоциальности, антибуржуазности, протеста.
Путь из Нью-Йорка в Монреаль долог, около шести часов. Мы опаздываем на фестиваль. В багажнике машины наш фильм. По закону его надо предъявить в таможне на границе между США и Канадой. Те, кому на таможне предъявлять нечего, пересекают границу, не останавливаясь. При приближении к границе Энн начинает нервничать. Зная наши иммигрантские привычки, она догадывается, что мы, опаздывая на фестиваль, будем пытаться не останавливаться на границе. То есть попытаемся нарушить закон. С нашей иммигрантской точки зрения в таком нарушении закона нет ничего страшного. Главное, прибудем на фестиваль вовремя. А о таможне можно подумать позже. С точки зрения Энн нарушение закона — это измена самой себе. Закону она подчиняется не из страха, а на основании внутренней, встроенной на генном уровне потребности. Мы не хотим останавливать машину. У Энн начинается истерика. Приходится заехать на таможню.
Подобных примеров я могу привести сколько угодно. Но ограничусь еще только одним, самым свежим. Вчера в российских ТВ-новостях обсуждалось появление в нескольких московских театрах глушилок для сотовых телефонов. Без глушилок заставить зрителей отключать телефоны невозможно, и во время спектаклей и симфонических концертов время от времени раздаются звонки. В новостях приводились высказывания вполне интеллигентных москвичей, возмущавшихся тем, что их заставляют отключать телефоны. Матери волнуются о том, что происходит с оставленными дома детьми, врачи хотят быть доступными своим пациентам. Честно говоря, протесты этих москвичей меня шокировали. Как же они справлялись с подобными своими проблемами до изобретения сотовых телефонов? Почему они не могут так же решать эти проблемы и сегодня? Почему они считают, что для своего удобства они имеют право жертвовать удобством других зрителей, отвлекать актеров, практически срывая спектакль? Что это? Хамство? Но откуда такое хамство у этих вроде бы интеллигентных людей — театралов и любителей симфонической музыки?
В Нью-Йорке нигде нет телефонных глушилок, но я никогда не слышал в театре, на концерте или даже в кинотеатре телефонного звонка.
Все эти примеры, на мой взгляд, имеют между собой общее. Поведение «совков» определяется традицией жизни в обществе, регулируемом по вертикали. Не взаимное уважение и взаимные интересы людей, сформулированные в виде законов и обычаев, управляют таким обществом, а табель о рангах, сила, подчинение и послушание. «Совок» верит, что только силой можно навести в обществе порядок, ведь другого порядка он никогда не видел. Он уверен, что в случае устранения жесткой вертикали наступит анархия, хаос. И он прав. Так оно и будет, пока «совок» будет оставаться «совком» и жить среди «совков».
Поскольку «совок», на каком бы социальном уровне, высшем или низшем, он ни находился, закон не уважает и в него не верит, он всегда готов при всяком удобном случае закон нарушить. Зато он принимает как должное власть, даже малую власть человека в форме, имеющего при себе пистолет или дубинку. И поэтому готов выполнить любой приказ такого человека, не задумываясь о законности или справедливости этого приказа. А раз блюстители порядка не уважают граждан, то и граждане не уважают никого. Не уважают они и друг друга. Поэтому включают телефоны в театрах.
Вот так мне рисуется в данную минуту проблема «совка». Не исключаю, что пришедшие мне первыми в голову черты «совковости» не являются единственными и даже определяющими.
И вообще, может быть кличка «совок» подразумевает что-то совсем другое?
Что вы думаете?
http://www.snob.ru/profile/23682/blog/47178
«Викисловарь»
Я выписал из «Викисловаря» одно из значений слова «совок», т. к. в этом значении особенно часто приходится это слово встречать и именно это значение вызывает у меня больше всего вопросов.
Есть такое мнение, которое отчасти разделяю и я, что именно «совковость» является основным качеством, стоящим на пути прогресса бывших советских граждан, где бы они в данный момент ни жили. Между тем ни в «Википедии», ни в каком другом источнике информации, насколько мне известно, не формулируется, что же это за такие «советские привычки» и элементы «советского мировоззрения», которые характеризуют человека, заслуживающего уничижительную кличку «совок»?
Находим ли мы эти качества не только в других, но и в себе?
И уверены ли мы, что все качества, которые мы склонны приписывать «совку», действительно зародились в СССР, а не имеют досоветское, российское происхождение?
На все эти вопросы я уверенно ответить не могу. Поэтому и решил поделиться своими поверхностными мыслями по этому поводу, чтобы узнать также и мнение членов сообщества «Сноб».
Несколько лет назад я снимал фильм в Москве. В самом начале съемок я обратил внимание на то, что некоторые из самых опытных членов съемочной группы, сталкиваясь с проблемой, вместо того чтобы в срочном порядке решать эту проблему, начинают страстно выяснять, кто виноват в том, что эта проблема возникла. Я заменил этих работников на молодых людей, выросших в эмиграции, куда они попали маленькими детьми, а затем вернувшихся в Россию. И больше никто не искал на съемочной площадке виноватых. Возникающие проблемы решали дружно все вместе.
Этот эпизод заставил меня задуматься о себе. Как часто, встречаясь в жизни с проблемой, я начинаю искать виноватого: воспитавших меня родителей и учителей, начальство, инвесторов, родственников, друзей, американские порядки? Вспоминаю, как в советское время было широко принято валить все свои неудачи на советскую власть. Но могу ли я сказать с уверенностью, что русские интеллигенты до революции не винили во всех своих несчастьях царскую власть?
Во время перестройки, после 17 лет жизни в эмиграции, я впервые посетил Москву. В полете пропал мой чемодан. В тот день я был единственным пассажиром, с которым случилось это несчастье. Меня препроводили в бюро пропавших вещей. Там под начальством молодой женщины работала целая бригада не обращавших на меня никакого внимания людей. Начальница велела мне сидеть и ждать. Когда я прождал почти целый час, мое терпение лопнуло, и я опять обратился к ней с вопросом.
— Вы что, не видите? — привычно ответила мне молодая женщина — Вас много, а я одна!
Забыв про свою весьма неприятную ситуацию, я расхохотался. Этой фразы я не слышал 17 лет!
Женщина не могла понять, что я нашел в ее словах смешного. Ее сознание не регистрировало тот факт, что работников бюро было много, а я был один.
После долгого перелета и приключений в аэропорту я наконец очутился в гостинице «Россия». Приближался вечер. Мне очень хотелось немедленно увидеть, как изменилась Москва, но идти далеко не позволяла усталость. Я решил взглянуть на то, как выглядит ГУМ — до него было всего несколько шагов. ГУМ потрясал воображение. Ничего общего со скудным советским прошлым. В дорогих магазинах богатые люди покупали по фантастическим ценам плоды творчества итальянских и французских дизайнеров.
Затем, подчинившись зову естества, я спустился в подвал и нашел мужской туалет. И тут о себе напомнило прошлое. Запах в туалете был такой, что находиться там было почти невозможно. Почти все двери в кабинки были сломаны. Посреди туалета стояла старушка в грязном синем халате и озлобленным подозрительным взглядом следила за каждым моим движением. Я попытался спрятаться от этого взгляда, закрыв за собой сломанную дверь кабинки. Старушка закричала на меня свирепым хриплым голосом:
— Вот приходят тут, закрывают за собой двери, чтобы тайком гадить на пол. Все двери переломали! Открой дверь немедленно, а то милицию позову!
Я как ошпаренный выскочил из туалета и бросился к тому выходу из ГУМа, который был рядом с гостиницей «Россия». Понятно было, что туалетом воспользоваться мне удастся только там. У двери стоял милиционер. Пропустив наружу идущую впереди меня даму, он закрыл дверь перед моим носом.
— В чем дело? — спросил я.
— Восемь часов, — ответил милиционер.
— Но ведь магазин закрывается в девять!
— Магазин в девять, а эта дверь в восемь. Можете пользоваться дверьми в другом конце ГУМа.
— Но ведь это длина всей Красной площади! А потом надо будет идти обратно!
Мой неожиданный протест удивил милиционера.
— Я же вам сказал. Эта дверь закрывается в восемь. Такой порядок.
Стоявшие за моей спиной здоровые мужики, одетые в итальянские дорогие костюмы, развернулись и послушно потопали в другой конец ГУМа. Поняв, что выбора у меня нет, я последовал за ними.
Я был потрясен. Почему эти люди, даже разбогатев и напялив на себя европейские тряпки, остались рабами? Почему они соглашаются испражняться при открытых дверях под зорким наблюдением старушек и безропотно, как бараны, позволяют милиционерам гонять себя из конца в конец магазина?
Я вспомнил случай, произошедший со мной в Израиле. В те времена в стране был только один выходной — суббота. В этот день многие жители Иерусалима ездили купаться на Мертвое море. Однажды наш путь к морю перекрыли танки. Где-то рядом на этой дороге произошел большой террористический акт, и военные в целях безопасности закрыли дорогу. Перед танками скопились десятки, затем сотни автомобилей. Никто не хотел разворачиваться и возвращаться домой. Израильтяне не могли себе представить, что армия может нарушить их планы на выходной. Это было в эпоху до мобильных телефонов, мы находились на дороге посреди пустыни и связаться с руководством армии, чтобы изменить ситуацию, было нелегко. К тому же высшее армейское начальство пришлось разыскивать в выходной. Так что на войну с армией ушло около двух часов. Никто из направлявшихся к морю не повернул домой. Через два часа танки ушли, а колонна легковых автомобилей двинулась в направлении пляжа.
Теперь приведу пример, на первый — подчеркну, только на первый — взгляд свидетельствующий о прямо противоположном.
Мы ехали в автомобиле из Нью-Йорка на кинофестиваль в Монреаль. Мы — это четыре члена съемочной группы «Жидкого неба» российского происхождения — благовоспитанные кинематографисты с высшим образованием, и одна коренная американка, звезда нашей картины Энн Карлайл. Энн — англосаксонка. И ее отец, и ее мать ведут свою родословную от первых поселенцев, приплывших в Америку из Англии на корабле «Мэйфлауэр». Но в момент, когда происходят описываемые мной события, Энн — одна из ведущих фигур нью-йоркского движения панков. Половина ее волос выкрашена в зеленый цвет, другая половина — в красный. Она являет собой живой символ антисоциальности, антибуржуазности, протеста.
Путь из Нью-Йорка в Монреаль долог, около шести часов. Мы опаздываем на фестиваль. В багажнике машины наш фильм. По закону его надо предъявить в таможне на границе между США и Канадой. Те, кому на таможне предъявлять нечего, пересекают границу, не останавливаясь. При приближении к границе Энн начинает нервничать. Зная наши иммигрантские привычки, она догадывается, что мы, опаздывая на фестиваль, будем пытаться не останавливаться на границе. То есть попытаемся нарушить закон. С нашей иммигрантской точки зрения в таком нарушении закона нет ничего страшного. Главное, прибудем на фестиваль вовремя. А о таможне можно подумать позже. С точки зрения Энн нарушение закона — это измена самой себе. Закону она подчиняется не из страха, а на основании внутренней, встроенной на генном уровне потребности. Мы не хотим останавливать машину. У Энн начинается истерика. Приходится заехать на таможню.
Подобных примеров я могу привести сколько угодно. Но ограничусь еще только одним, самым свежим. Вчера в российских ТВ-новостях обсуждалось появление в нескольких московских театрах глушилок для сотовых телефонов. Без глушилок заставить зрителей отключать телефоны невозможно, и во время спектаклей и симфонических концертов время от времени раздаются звонки. В новостях приводились высказывания вполне интеллигентных москвичей, возмущавшихся тем, что их заставляют отключать телефоны. Матери волнуются о том, что происходит с оставленными дома детьми, врачи хотят быть доступными своим пациентам. Честно говоря, протесты этих москвичей меня шокировали. Как же они справлялись с подобными своими проблемами до изобретения сотовых телефонов? Почему они не могут так же решать эти проблемы и сегодня? Почему они считают, что для своего удобства они имеют право жертвовать удобством других зрителей, отвлекать актеров, практически срывая спектакль? Что это? Хамство? Но откуда такое хамство у этих вроде бы интеллигентных людей — театралов и любителей симфонической музыки?
В Нью-Йорке нигде нет телефонных глушилок, но я никогда не слышал в театре, на концерте или даже в кинотеатре телефонного звонка.
Все эти примеры, на мой взгляд, имеют между собой общее. Поведение «совков» определяется традицией жизни в обществе, регулируемом по вертикали. Не взаимное уважение и взаимные интересы людей, сформулированные в виде законов и обычаев, управляют таким обществом, а табель о рангах, сила, подчинение и послушание. «Совок» верит, что только силой можно навести в обществе порядок, ведь другого порядка он никогда не видел. Он уверен, что в случае устранения жесткой вертикали наступит анархия, хаос. И он прав. Так оно и будет, пока «совок» будет оставаться «совком» и жить среди «совков».
Поскольку «совок», на каком бы социальном уровне, высшем или низшем, он ни находился, закон не уважает и в него не верит, он всегда готов при всяком удобном случае закон нарушить. Зато он принимает как должное власть, даже малую власть человека в форме, имеющего при себе пистолет или дубинку. И поэтому готов выполнить любой приказ такого человека, не задумываясь о законности или справедливости этого приказа. А раз блюстители порядка не уважают граждан, то и граждане не уважают никого. Не уважают они и друг друга. Поэтому включают телефоны в театрах.
Вот так мне рисуется в данную минуту проблема «совка». Не исключаю, что пришедшие мне первыми в голову черты «совковости» не являются единственными и даже определяющими.
И вообще, может быть кличка «совок» подразумевает что-то совсем другое?
Что вы думаете?
http://www.snob.ru/profile/23682/blog/47178