ТРОЙНАЯ БУХГАЛТЕРИЯ

ТРОЙНАЯ БУХГАЛТЕРИЯМожет, это просто анекдот. Может, это уже анекдот. Эту историю я слышал раз десять, и всякий раз из уст очевидцев. Констанца. Пляж. Голые румыны. Тележки с мороженым вспахивают загаженную песочную целину времен ссылки Овидия. Скрип несмазанных колесиков, упрямо звучащая отовсюду музыка смешиваются с педантичным ритмом прибоя и беспечным гулом отдыхающих. Звуковая идиллия человека купающегося. Резкий женский вопль. Повернутые головы, изумленно-приподнятые очки, кокетливо сброшенные по удачному поводу махровые полотенца.- Женел! Ешь дин апэ! - с карусельным бухарестским прононсом вопит румынская мамаша. Тщательно выверенный акцент, который можно подслушать только у водопадов парка Чишмиджиу. Он орудийным раскатом выстрелил из не по-румынски луженой глотки. Из кратера Везувия вырвался не бесформенный всплеск лавы, а шедевр раннеримской скульптуры. Корабельная сирена попыталась сымпровизировать по партитуре Глюка. Не прошло и трех секунд, и пляж был накрыт очередным залпом. - Женел! Ешь дин апэ! - Потом еще одним, потом еще. Канонада непривычно больно била по ушам и внезапно оголившимся уязвимым частям тел. Прицел орудия был направлен в сторону некоего Женела, от которого требовалось только одно - покинуть волны Эвксинского Понта и выйти на берег.Где же ты, Женел? Как тебя узнать среди бесконечно одинаковых детских тел, резвящихся у берега? Шум волн привычно торжествовал в этой войне звуков. Казалось, Женел уже никогда не услышит маму и не подойдет обрадовано к целлулоидному вымени тающего мороженого. Оставалась последняя, почти невероятная надежда, что мама, совершив неимоверное усилие, встанет на ноги, пройдет сотню метров до кромки воды, а там, повинуясь извечному инстинкту, разглядит своего детеныша, осторожно выхватит его из воды, ласково слижет с него вкусную соль, и, наконец, - замолчит.Но все произошло иначе.Это уже был не выстрел гаубицы, а взрыв тщательно засекреченной бомбы. Воцаряется воспетая всеми романтиками тишина. И только в ушах остается последнее, неожиданно гармоничное, сочетание звука и идеи, заложенной в нем: "Женя! Ёб твою зеленую! Выйди из воды". Белобрысый Женя покорно выходит из воды и приближается к матери. Шлепок подзатыльника. Первая и последняя попытка заплакать. Еще шлепок.Женя садится возле мамы и обиженно наблюдает за тем, как она умиротворенно начинает поедать мороженое....В Москве нет молдавского землячества. Говорят, что его нет ни в одной стране. Миша Титов - известный кишиневский бизнесмен, азартно увлеченный нетрадиционными играми с местной культурой, удрученно сокрушался над парадоксом: "Что же это такое! Молдаване есть повсюду, а диаспоры нет!" Титов утешился просто - вспомнив о том, что молдавского землячества нет даже в Молдавии.Русские или поляки философски сожалеют по поводу отсутствия внутреннего единства соотечественников на чужбине. У молдаван комплексовать по этому поводу причин нет. Единство присутствует. Но оно, как говорится, не налицо, равно как и сами молдаване....Молдаванина одного не бывает. Его не узнать по цвету кожи, глаз и волос. Его лишь иногда можно угадать по легкому акценту, который изживается с умопомрачительной скоростью. У городских молдаван вообще не бывает никакого собственно молдавского акцента. Они говорят по-русски лишь с теми диалектными отличиями, которые выдают только тот или иной местный русский говор. Хороший музыкальный слух - причина их лингвистических талантов.Молдаванина не узнать ни по взрывному или заторможенному темпераменту, ни по любвеобильности, которую утрированно демонстрируют кавказцы. Молдаванина непросто высчитать по имени или фамилии. Кубряков, Шевченко, Сергеев, Долганюк - это фамилии депутатов молдавского Парламента от Народного Фронта, крайне националистической прорумынской организации. Популярность идентификации пушкинских "Цыган" с молдаванами стала лучшей "легендой" их внедрения в места, где Пушкин еще на слуху, лучшей их маскировкой, потому что на цыган они похожи ровно настолько, насколько все люди братья. Отличительные черты молдаванина - это продолжение их камуфляжа: склонность к интриге, недоверие, хитрость, чрезмерная осторожность, все приемы "тройной бухгалтерии". Ну да, конечно же, еще показная сентиментальность и любовь к музыке и танцам. Но вряд ли и эти черты позволят практикующему этнографу-дилетанту разгадать в прохожем москвиче коренного немосквича с берегов Днестра.Особенно сложно московской милиции применить какие-то четкие антропологические критерии вычисления молдаван среди разнообразной приезжей публики. Но иногда это удается....Меня вели в отделение. Демонстрация молдавского паспорта их развеселила с самого начала. Лица милиционеров излучали спокойное удовлетворение рыбаков, вернувшихся с уловом. От меня, вероятно, разило за версту гексагеном, потому что ребята дружно называли меня черножопым и искренне удивлялись, зачем черному такие толстые книги в сумке таскать.Книжная тема вяло возобновлялась по пути. Один из них, как ландскнехт, увешанный всякими атрибутами милицейской неуязвимости, сказал, что сейчас я узнаю, что такое "джеклондон"."Любишь Джека Лондона?" - спросил он, хмыкнув. Такой литературный поворот мне не особенно был по душе, и я на всякий случай решил помалкивать. Придя в Отделение, парни тут же поделили деньги. Денег было немного, и все попытки нащупать нечто хрустящее в карманах и за подкладкой куртки завершились матом и вздохами. Фукидид со Страбоном, корректура журнала были в беспорядке вывалены на стойку, над которой высилась довольная физиономия дежурного. Его маленькие серые глазки с любопытством коллекционера рассматривали вещи из сумки и карманов. Потом парни ушли на лов, а меня заперли в "аквариуме".Но не удалось мне познать горечи неволи и выяснить местную трактовку имени любимого писателя. Просидел я аж пять минут.Не больше. Дверь открылась.Вошел дежурный. Его тамбовский череп опровергал все интеллигентские всхлипы о вырождении русского народа, гестаповский размах галифе намекал на то, что не все еще потеряно. В руках он держал мой паспорт. Остановившись, он как-то уж очень демонстративно стал его рассматривать, медленно перелистывая страницы, вчитываясь в каждую букву, как будто это не паспорт, а псалтырь. Изучение документа, наконец, прекратилось.Спустя пару минут я быстрым шагом уходил от отделения прочь, шарахаясь от прохожих и мест, обещавших встречу с патрулем."Сержант Горло! Сержант Горло", - повторял я про себя имя земляка. Мы, оказывается, жили рядом, учились в соседних школах, я в русской, а он в молдавской. Дай бог тебе здоровья, земляк. И пусть никто и никогда не догадается, кто ты на самом деле.Для того чтобы почти безошибочно узнать молдаванина в Москве, необходимо, чтобы молдаван было как минимум двое. Если они будут в спортивных костюмах, то они будут в абсолютно одинаковых спортивных костюмах. Если они будут одеты в модные пальто, то, скорее всего, и те будут идентичны. Но даже в том случае, если один будет в пальто, а другой в спортивном костюме, то их головы будут увенчаны шапочками, выстроченными на одной и той же швейной машинке, в одну и ту же смену. Но группами молдаване ходят только в двух случаях: если они приехали ненадолго или если они приехали недавно.Стоит молдаванину оторваться от своих, и его уже не сыскать. Основной этнически запрограммированный путь молдавской карьеры - неузнанно слиться с любой господствующей культурой. Главное - внедриться. Ну, а после - поминай как звали. Карьера может быть продолжена как угодно. И на пике своих успехов молдаванин - это, как правило, стопроцентный русский, румын, еврей или американец. И крайне редко - молдаванин. Друцэ, Лотяну, Биешу! Вот и все. Остальные законспирированы.Иногда кажется, что молдавский конформизм просто бесконечен. Даже винный патриотизм уступает в Москве водочке с селедочкой. Мой школьный друг, павший жертвой некоей аспиранствующей Наташи, меньше года назад навсегда обосновался в Москве. По случаю он прочитал мне искренним голосом диктора радиостанции "Свободная Европа" целую лекцию о неоспоримых преимуществах "Посольской" перед "Каберне". И это он говорил мне - кишиневцу, человеку, приехавшему из города, в котором каждый инвалид знает то принципиальное отличие молдаванина от русского, которое сформировалось на самой зыбкой почве культурной идентичности, - в способах употребления спиртного. Разница в том, что русские пьют и закусывают, а мы - молдаване - едим и запиваем. Санду, которого его благоверная покровительственно окрестила Шуриком, тыкал мне в нос вилкой с насаженным грибочком и провоцировал к употреблению медицински-безразличного по цвету напитка, именуемого "Кристаллом". Я вежливо покусывал каучуковый грибочек и незаметно поглядывал на часы. Циферблат однозначно утверждал: "Грибы кушай, а пить рано". Привезенные мною из Кишинева бутылки с "Негру де Пуркарь" сиротливо выглядывали из-за алюминиевой кастрюльки с гостеприимной овсянкой. Я понимал, что их ждала судьба будущих экзотических сувениров, которые Санду-Шурик вручит своему шефу на день рождения, по-московски сэкономив на подарке. "Не надо было доставать сразу все", - с тоской подумалось мне. И я понял, что начинаю становиться москвичом....Страсть к подражанию, копированию, этническому компромиссу, легкость в восприятии чужих норм выдает особый дух самой Молдавии. Расплывчатость структуры молдавского этнического характера поражает многих приезжих. Молдаване сами для себя загадка. Румыны - не румыны, русские - не русские. Это скольжение по линии этнической идентичности составляет самую интригующую часть культурной жизни в Молдавии. Ситуация постоянного мягкого выбора, который все время не окончателен, стало сущностной частью нашего душевного генотипа. Это раздвоившийся и запутавшийся завиток той спирали ДНК, которая уже по-лысенковски формируется культурой и отвечает за преемственность. Когда очередной московский журналист, вооруженный ясной схемой приднестровского конфликта, приезжает в Кишинев за горячим материалом, то здесь его, как правило, охватывает экзистенциальная паника. Рушится картина русского Приднестровья и прорумынского Кишинева, рушится картина жесткого идеологического и языкового противостояния. И тем не менее румына здесь всегда злит обилие русского языка и особенно мата, выдающего укорененность традиции, приезжего русского сбивает с толку необходимость знать не только русский язык. Амбивалентная страна с неявным и скрытым центром тяжести, с провоцирующим примитивизмом культурной элиты и отсутствующим андеграундом. Если никуда не ездить, эту страну можно возненавидеть больше, чем какую бы то ни было. Если пожить за ее пределами, то становится ясно, что жить можно только тут.Жизнь в ситуации тройного стандарта на протяжении многих столетий действительно выработала свою "тройную бухгалтерию" молдавского выживания - восторженно встречать очередных освободителей и проклинать очередных уходящих оккупантов, а на самом деле относиться равнодушно и к тем, и к другим. Моднейшая постмодернистская неоднозначность здесь становится приземленным фактом обыденной жизни и почвой для бесконечного движения в истории в форме отступления. Мы научились врать всем, чтобы оставаться самими собой. Мы - молдавская деревня, полная архаики и всех на свете заимствованных традиций, полная аграрного фольклора и лишенная светлой и мыслящей интеллигенции. Мы не запускаем людей в космос и вряд ли скоро начнем это делать. Но зато именно мы научились брать города. Тихо, без боя и лишнего шума. Потому что города нам нужны для того, чтобы в них жить.Кишинев - Бухарест - Одесса. Впереди Москва. Возможности для отступления неограниченны. Если нужно будет отступить - мы можем отступить и в Москву. Главное - Москва этого не заметит. Нас, конечно же, можно заставить воевать. И нас заставляли воевать. Но мы всегда плохо воевали.Это то лучшее, чему нас научила история.Марк Ткачук//PRорывboian desigur