В мире медицины сенсация. Генетикам из клеток пациента удалось вырастить полноценный мочевой пузырь и без осложнений пересадить его больному. Ученые уверены: в скором времени методика распространится на почки и печень. Случись прорыв в биотехнологии семью годами раньше — глядишь, не появилось бы в глухой деревеньке “поселения инвалидов”. Официально известно о 17 жителях села Менжир, что от отчаяния продали свою почку. На самом деле в турецких клиниках побывали порядка ста менжирцев! Как сложилась судьба людей, принявших столь драматическое решение? В южной молдавской деревне Менжир, где у многих — две почки на двоих, побывал наш корреспондент. “Нет леса без сухостоя” Примар (по-нашему — глава администрации) села моему визиту не рад: — В соседнем Кагуле полно людей с одной почкой, в Чимишлии недавно парень продал один из парных органов, почему опять к нам? Уже ославили Менжир на весь мир. Это Георгий Гребинча — о фильме, который сняли французы. Примар показал киношникам и деревенский лицей, и детский сад, и пекарню. Рассказал о штангисте, олимпийском чемпионе, выходце из Менжира. На экранах же всплыла не возрождающаяся деревня с покрашенными памятниками, а “поселение инвалидов” с глиняными хибарами. Крупным планом взяли тех, кто “сделал бизнес” на продаже собственной почки. — И что им честно не работалось? — горячится Гребинча. — В селе есть сельхозартели, консервный цех, сушильный. Нет, получить деньги им нужно было быстро, много и не напрягаясь. Вот и полезли под нож! Только о том, что работают эти предприятия лишь несколько месяцев в году, а зарплату рабочие не могут получить потом по полгода, примар почему–то умолчал. И никуда из тупикового села, что на самой границе с Румынией, не денешься. Чтобы попасть в Кишинев — надо колбаситься в ржавом “Икарусе” три часа. Билет в 20 лей (50 рублей) для многих сельчан — непозволительная роскошь. “Ну пот! Ну пот!” — жестикулирует Гребинча. “Пот” по-молдавски “нет”. О “недоумках, продавших почки по цене свиных”, примар говорить не желает. Забот и без них хватает. Недавно, например, получили гранд, неслыханное дело — селу дали 25 тысяч “зеленых” на строительство дорог. По договору из деревенских жителей надо выколотить еще две тысячи. “А как?” — сверкает очками сельский глава. Судя по средней зарплате в 25 долларов, действительно — никак! Помочь мне найти “доноров” вызывается секретарь примэрии — Матвей. В прошлом — партийный работник, ныне он бойко пишет молдавские слова латинским шрифтом и пропагандирует румынизацию. О “коллективной сдаче почек” говорит как о заурядном явлении: — Нуй пэдуре фэрэ ускэтурь! Что означает “Нет леса без сухостоя!” Выудив из папки список местных “однопочечников”, секретарь примэрии сетует: — Не задерживаются “доноры” в селе, разбазарив полученные деньги, уезжают на заработки в Россию, Италию, Португалию. Только недавно двое укатили из деревни на лесоповал. — Здоровье позволяет? — Половина оставшихся пьют как лошади, значит, здоровы! — подводит итог Матвей. И советует: — О том, как сдавали почки, сразу не расспрашивай, замкнутся — слова не вытянешь. Они все запуганы до предела. Подписали договор, что их почка — бесплатный дар близкому другу или родственнику. Каждый из доноров сомневался — проснется после наркоза или нет. И сейчас они каждого куста боятся. “Я не думала, что операция настолько ослабит моего мужа” Цивилизация в Менжире заканчивается вместе с единственной асфальтированной дорогой. Пробуксовывая на каблуках в скользкой полуметровой колее, я оказываюсь в другом мире. Кругом — глинобитные дома, крытые исключительно камышом. Худая кляча с повозкой, полной кукурузы, здесь кажется иномаркой. По дороге возничий Василе рассказывает: — Первыми — семь лет назад — расстались с почками Федоре Плаченцеве и Николае Бурдане. Один купил подержанный “Опель-Кадет”, другой — небольшой домик. Только Федоре свою машину по пьяному делу вскоре разбил. На остаток денег купил “Запорожец”, но и от него через три дня осталась груда металлолома, теперь в салоне хранит кукурузу. Нет ни почки, ни денег! Жалеет, что нельзя продать и вторую. Заезжаем по дороге в дом собрата Федоре по несчастью — Николае Бурдане. Нас встречает его жена Вера. Как новогодняя елка, она облеплена разновозрастной ребятней. “Лихо, — думаю, — с одной почкой–то растить!” Выясняется: Бурдане — только трое, остальные — соседские. Когда Николае решился лечь на операционный стол, ему было 24, первенцу Виорелу — три года. Проработав месяц в хозяйстве у частника и потратив всю получку на лекарства для больного отца, он принял драматическое решение — продать почку. Укатил за кордон и старший брат Владимир. Братья не могли не знать, что торговлю человеческими органами запрещает Всемирная организация здравоохранения. Как и то, что некоторым странам Юго-Восточной Азии и Латинской Америки рекомендации ВОЗ — не указ. “Нелегальной операционной Европы” к тому времени стала соседняя Турция. На турецкий берег вскоре и высадились Бурдане с товарищами. Через десять дней братья вернулись в Менжир без левой почки, но с 2700 долларами в кармане. 300 баксов пришлось отстегнуть за сомнительные посреднические услуги. Николае купил для семьи небольшую хибару, на оставшиеся деньги — корм для скота. — И что, наступило благополучие? — спрашиваю у хозяйки. — Ну-ну! — смеется Вера. — Та же нищета. Работы для сварщика Николае в селе не было. Но Вера исправно рожала. Через год подарила Николае дочь Марину, следом — Михаэлу. На лето глава семьи устраивается в сельхозартель, все остальное время, по заверениям Нины, семья живет на детские пособия — 200 лей (около 500 рублей). Спасает небольшое хозяйство и огород в 8 соток. — Я не думала, что операция настолько ослабит моего мужа, — твердит ныне Вера Бурдане. Соседи не слишком верят женщине: все чаще они видят, как Николае возвращается домой на бровях. Если так пьет — значит, здоровья не занимать! “Повезло — жива осталась!” “Почечное” поветрие вихрем разнеслось по селу. Судьбу Федоре и Николае вскоре разделили еще пять жителей приграничной деревни. Среди них — 19-летняя Марианна Бозияну. — А что девчонке оставалось делать? — не говорит — тараторит соседка Лида. — Оставшись круглой сиротой, она жила у чужих людей. А в 15 лет забеременела. Отец ребенка из села исчез. Да Марианна особо и не горевала, сама отца никогда не знала. В давно не беленную хату под косые взгляды соседей в неполных 16 лет Марианна принесла из роддома сына Михая. И как жить? Помощи ждать не от кого. — На хлебе и воде сына растила, — начинает плакать Марианна. — Сама всю зиму в тапочках ходила, не на что было обувку купить. Сквозь эту пелену безнадеги и пробилась к дому матери-одиночки агитаторша. “У человека есть парные органы, которые дублируют работу друг друга. Чтобы жить — достаточно одной почки. Вторая — запасная, значит, “лишняя”, ее можно продать за хорошие деньги. Да и операция эта совершенно безболезненная”. — Дом хотела собственный для сына, надоело по чужим углам скитаться, потому и согласилась, — объясняет Марианна. Потом был микроавтобус, паром через Босфор, частная клиника в Стамбуле, обследования в условиях, приближенных в тюремным, и переезд в один из южных городов… Марианна не хочет вспоминать, как за день до операции ей не давали ни пить, ни есть. Тщательно помыли антибактериальным мылом, сделали очистительную клизму, надели эластичные чулки и отправили к анестезиологу. Потом дали наркоз. И она уже ничего не чувствовала... А рядом на операционном столе лежал реципиент из Израиля, к которому вскоре и перекочевала изъятая у молдаванки почка. Многого не знала наивная девушка Бозияну. Что после операции нужно носить специальный бандаж. Что увеличится риск повышения давления, высокого содержания протеина в моче, образования камней в почке. Что отныне придется раз в полгода сдавать анализы, не переохлаждаться, не перенапрягаться физически. Впрочем, для Марианны все это — пустяки. Главное, что мечта сбылась — дом купила. И вот мы сидим на скамейке у низкой глиняной мазанки. На паре окон вместо стекол натянута полиэтиленовая пленка, дверь рассохлась и болтается на одной петле. И ради этих хором Марианна рассталась с почкой? О хитром термине — “криминальная нефректомия” — хозяйка не слышала. То, что почка у нее изъята незаконно, до сих пор осмыслить не может. Потирая 20-сантиметровый шрам на спине, она говорит: “Повезло — жива осталась!” Марианне разрешена только легкая работа. “Куда там! — восклицает хозяйка. — Хватаюсь за любую!” На лето она нанимается на работу в сельхозартель. Денег не видит. Зарплату в конце сезона получает зерном, кукурузой, овощами. Всю зиму хлеб пекут с соседками, по очереди. Утром идут по улице — раздают “по графику” краюхи. Ни о какой диете и качественном питании и речи не идет. Обычный деревенский завтрак: компот и ломоть хлеба. Основная еда: каша из кукурузы и фасоль. Сама бы Марианна перебилась, но сына кормить, одевать, учить надо. Потому с первых теплых деньков — она целый день в поле. Заболит бок — отлежится в меже и опять на грядки. Несмотря на мизерные зарплаты, цены на продукты в Менжире практически те же, что и в столичных магазинах: сахар — 11,5 леи (28 руб.), мясо — 60 лей (150 руб.), курица — 29 лей (75 руб.), творог — 18 лей (45 руб.), сметана — 20 лей (50 руб.). Плюс за электроэнергию надо платить в месяц — 50—70 лей. Мечта Марианны, как и любого менжирца, — найти постоянную работу на 300 лей (25 долларов). “У каждого шрам — как у лошади тавро” Ради благополучия семьи согласился расстаться с почкой и Андрей Кициану. — Проработал месяц на току, получил 100 лей, — рассказывает хозяин. — В ведомости случайно увидел, что мужу главного бухгалтера, такому же трактористу, как и я, начислили 730 лей. Как дальше было работать? На консервном заводе за 12–часовой рабочий день 20 лей выдавали, меньше 2 долларов выходило. Что на эти деньги можно купить? Вот и поехал в Турцию… Отчаянный выбор ему и ныне кажется единственно верным. Теперь Андрей ведет в доме хозяйство, воспитывает-обихаживает трех мальчишек: тринадцатилетнего Ивана, десятилетнего Васю и шестилетнего тезку — Андрюху. На заработки подалась жена Анжела. В Италии до недавнего времени она ухаживала за лежачими больными. Зарабатывала баснословные по молдавским меркам деньги — 700 евро в месяц. А недавно пришло горестное известие: Анжелу парализовало, лежит в больнице. Как семья будет жить дальше, хозяину задумываться некогда. С пяти утра, пока не проснулись дети, он спешит на гору — обработать виноград. Весь собранный с 60 соток урожай в прошлом году он продал за 2 тыс. лей и купил на все деньги на зиму дрова и уголь. Ныне просит Бога об одном: чтобы не пошел град, не побил лозу. А здоровье с женой они уже потеряли. Как в компанию к “однопочечникам” попал разумный хозяйственный 45-летний мужик Спиридон Блетя, в Менжире до сих пор понять не могут. Кивают на дом, где живет затворницей Нина Унгуряну. И сама продала в Турции почку, и сельчан потянула за собой, в том числе Спиридона. Пока хозяин на участке обрезает деревья, его жена Клава в гостиной (по-молдавски — каса-маре) делится пережитым: — Спиридона заманили в ловушку. Уезжая на заработки в Турцию, он радовался как ребенок: наконец-то привезет домой хорошие деньги. Приглашающая “строительная фирма” оплатила заграничный паспорт и поездку в Стамбул. А на другой стороне вдруг разом все усложнилось. Молдаванам объявили: “Работы нет. Выкладывайте по 300 долларов за паспорт и билет”. А я Спиридону на дорогу пару картофелин и луковиц всего-то и дала. Дома ни копейки денег не было. Их заперли в подвал, отобрали документы. Знаю, несколько дней не кормили. Они кричали: “Дайте свободу!” Им поставили ультиматум: “Только через операцию”. Через месяц муж вернулся в Менжир не от мира сего — молчаливый, задумчивый, с тремя тысячами долларов и кривым шрамом на боку. Интересуюсь, как обрабатывали послеоперационные швы? Клава отмахивается: “Мыли хозяйственным мылом, да и все”. Ныне Спиридон трудится слесарем на винзаводе, который открыт лишь три месяца в году. Тяжести, как раньше, поднимать уже не может. Клава — в прошлом продавец, сейчас не работает, сидит дома с внуком и приемным сыном. Помогает семейству старшая дочка, которая работает во вневедомственной охране в Москве. По признанию жены, у Спиридона частенько болит бок, но в больницу он не идет. К “коммерческим” донорам в селе отношение особое. — Всех, кто попал в Турции под нож, администрация занесла в черный список, — рассказывает Клава. — На собраниях их без конца позорят, говорят: “Они сами себя пометили шрамами на спине. У каждого из них штамп, как у лошади — тавро”. Никакого медицинского наблюдения за донорами не ведется. О том, что рано или поздно, пусть через 15—20 лет, врачи будут вынуждены признать этих людей инвалидами, администрация не задумывается. Не хотят об этом думать и добровольные доноры. Они рассуждают так: “На пенсию по инвалидности в 130 лей (почти 10 долларов) все равно не проживешь. Будем работать, пока не сдохнем”. * * * После скандала с незаконной сдачей донорских человеческих органов менжирских крестьян молдавский парламент внес поправку в законодательство. Теперь за незаконную торговлю донорскими органами по статье 113 (2) ч. 3 п. 6 УК РМ полагается от 15 до 25 лет лишения свободы. Правда, если доноры сами согласятся дать показания. А они молчат как рыбы. Вот почему до сих пор ни один торговец органами в Молдавии не осужден. Скоро ли ученые станут в массовом порядке выращивать из ткани пациента почки и печень? Ныне ясно одно: пока есть страны, где средняя зарплата составляет 25 долларов в месяц, “черное донорство” неистребимо. Теребя меня за рукав, менжирцы говорили: “Ты узнай, правда, что за 12 тыс. “зеленых” можно поделиться с богатым иностранцем яичком? А за 6 тыс. — сетчаткой глаза. И узнай, за сколько можно продать костный мозг?..” Похоже, эти люди мечтают попасть в Европу любой ценой. И любой частью тела, кто — почками, кто — глазами… АНЕКДОТ ДНЯ — Молодой человек, ну как же вы так? Продали трансплантологам свои печень, почки, костный мозг, 55% кожного покрова и правый глаз... Как же вы теперь сами-то жить будете? — А че? Десять баксов-то не лишние!